1
ТЕКСТ: ЮРИЙ БАХУРИН
Мировая война стала источником
вдохновения значительного числа умельцев, выдумщиков и изобретателей, направлявших свою активность и необузданную фантазию на все, что связано с военным делом и военной техникой. Этот обзор посвящен любопытным изобретениям, по разным причинам так и оставшимся на бумаге и кальке российских архивов.


Лучи смерти

уществует античная легенда о том, как в 212 году до нашей эры Архимед сжег угрожавший его родным Сиракузам римский флот с помощью солнечных лучей, концентрируя их особой системой зеркал. В ХХ веке американские газеты сообщали сенсационные новости о «лучах смерти» Николы Теслы, а советские школьники зачитывались романом Алексея Толстого «Гиперболоид инженера Гарина». Идея создания лучевого оружия беспокоила пытливые умы и в годы Первой мировой войны. Судя по обнаруженным архивным документам, таких проектов можно насчитать более десятка.

Житель города Пернов (ныне Пярну, Эстония) Оскар Янович Лехмуспу весной 1915 года предлагал использовать рентгеновские лучи и статическое электричество для производства взрывов на расстоянии. В защиту своего проекта он писал: «В газетах сообщалось, что Эдисон имеет изобретение, могущее производить во всякое время молнию и направлять куда угодно!»

Несколько позднее парижанин Франц Дергинт рекомендовал русскому Военному ведомству аппарат собственной конструкции под звучным названием «Знич». По замыслу изобретателя, его детище могло бы на значительном расстоянии поджечь любой предмет, «наведя на него термический фокус лучей от источника электрического света».

В том же направлении мыслил и русский инженер Чачемин, обосновавший в 1916 году механизм поражения живой силы противника солнечными лучами, собранными в прожектор. Еще к одному из подобных проектов имел отношение сам Константин Эдуардович Циолковский.

До выдвижения Эйнштейном концепции вынужденного излучения оставалось два года. До создания первого мазера — около сорока лет.

Стерильная вода

История войн традиционно ассоциируется с оружием и жертвами его применения. Общим знаменателем были и остаются безвозвратные потери армий стран-участниц конфликтов. Однако война — это еще и полевая медицина.

За несколько лет до начала войны французский медик из Лиона Тома Ножье (1874 — ??) сконструировал аппарат для стерилизации жидкостей посредством ультрафиолетового излучения. 21 января 1913 года Американское патентное ведомство (USPTO) выдало Ножье патент на его изобретение. А 24 марта 1914 года была запатентована усовершенствованная конструкция аппарата, к тому моменту уже широко известного в научном мире Европы.

Прибор получил положительные отзывы немецких специалистов. Сотрудники Гамбургского института гигиены отмечали хорошие результаты его испытаний, подчеркивая в посвященной прибору статье: «Стерилизатор для питьевой воды Ножье-Трике в состоянии при выбранных нами условиях опыта даже при строгих требованиях давать в час 150 литров стерильной воды. Сомнения в стерильности доставленной воды, по нашим основательным изысканиям, едва ли могут оставаться, так что мы можем определить воду, полученную на практике при воздействии лучей в семь секунд, как несомненно безупречную».

Аппарат Ножье испытывался в Санкт-Петербурге на воде из Невки. Испытаниями руководил известный микробиолог и гигиенист С.К. Дзержговский (1866-1928).

Идея Ножье впоследствии была использована и развита по меньшей мере в десяти изобретениях в области стерилизации жидкостей

В начале 1914 года аппарат оказался в поле зрения военного ведомства Российской империи и вызвал там живой интерес. Военные инженеры обратились к помощнику военного министра инженер-генералу А.П. Вернандеру (1844-1918).

27 февраля состоялось заседание технического комитета Главного военно-технического управления (ГВТУ). Технический комитет ГВТУ (с осени 1916 года — инженерный комитет) занимался обращениями изобретателей и их проектами. Состоявшим в комитете военным инженерам поступала на рассмотрение корреспонденция самого обширного круга подданных Российской империи — от генералов до заключенных тюрем. Каждое письмо с мало-мальски дельными предложениями внимательно изучалось, и по нему коллегиально выносилось решение. На вышеуказанном заседании был представлен проект немецкого инженера и коммерсанта Оскара Линкера — стерилизационный автомобиль, оснащенный аппаратом Ножье. Военные специалисты нашли его заслуживающим внимания.

Стороны уже вели переговоры о приобретении автомобиля, однако сделке было не суждено состояться. Летние маневры в Красном Селе в 1914 году, в ходе которых планировалось испытать автомобиль Линкера, завершились раньше обычного срока ввиду объявления мобилизации в Петербургском военном округе.

Идея Ножье впоследствии была использована и развита по меньшей мере в десяти изобретениях в области стерилизации жидкостей, последнее из которых датируется 1998 годом. Авторитет французского изобретателя оставался неколебим даже в немецкой научной печати военной поры, он остается признанным первооткрывателем стерилизации УФ-излучением. Имеющиеся же документы являют нам неординарный пример попытки объединения усилий и конструктивного сотрудничества представителей науки, коммерции и военного ведомства трех держав в преддверии начала их смертельного противоборства.

Мобилизация телефона

За время Первой мировой войны значительно шагнула вперед технология связи. Среди оригинальных изобретений интересен проект «телефонного наплечника» штабс-капитана запасного электротехнического батальона Хильницкого. 25 июля 1915 года он представил начальнику Офицерской электротехнической школы образец прибора, который позволял закрепить телефонную трубку на плече и тем самым высвободить руки дежурного телефониста в траншее или держащего бинокль артиллериста на наблюдательном пункте. Опытный образец «телефонного наплечника» вкупе с рапортом Хильницкого, описанием устройства, его чертежом и наставлением по использованию были переданы в технический комитет ГВТУ. Однако дальнейшая участь этих материалов, как и случаи практического применения данного прибора, не известны. Первой успешной попыткой создания подобных устройств ныне считается наплечный держатель динамика, изобретенный американцем Джорджем Танкардом лишь в конце 1920-х годов. Таким образом, можно с уверенностью утверждать, что штабс-капитан Хильницкий опередил время.

Заспиртованная еда

В течение всей войны русская армия испытывала затруднения со снабжением продовольствием. С осени 1914 года часть мясного пайка стала выдаваться солониной, норма же его на Северо-Западном фронте постепенно снижалась с ¾ фунта в октябре 1914-го до ½ фунта в апреле 1916 года. Сложной в условиях окопной войны оставалась и санитарно-гигиеническая ситуация.

Способ разрешения целого ряда проблем предлагался в поступившей в ГВТУ записке от 19 февраля 1915 года за подписью «якут Иннокентий Степ[анович] Говоров». Автор предлагал отказаться от использования рефрижераторов, копчения и засола мяса: «для замены сказанных способов, мы имеем прекрасный предмет во всех отношениях, именно винный спирт». Не мудрствуя лукаво, Говоров советовал заливать бочки с мясом спиртом, а затем выпаривать его, ссылаясь на низкую точку кипения. Отдельным пунктом шли рекомендации кулинарного характера: «Относительно вкуса можно приправлять пряностями и иногда заменять вином, в особенности, когда заготовляется малыми порциями и имеется в виду употребление холодной закуской. И один запах освежил бы и прибавил отвагу», — заключал изобретатель. В условиях «сухого закона» технический комитет счел предложение Говорова не имеющим боевого значения. Однако его замыслу было суждено воплотиться в рационах экипажей подводных лодок ВМФ Советского Союза и России — хлеб на борту субмарин хранился заспиртованным и помещенным в герметичную упаковку.

Живые бомбы

В Волгограде на площади Чекистов находится единственный в России памятник собакам-подрывникам, оборонявшим Сталинград в годы Великой Отечественной войны. Сумки с взрывчаткой и взрыватели закреплялись на туловищах верных животных. Их жизнь являлась ценой уничтожения вражеской бронетехники. О несении собаками сторожевой и санитарной службы на фронтах Первой мировой войны хорошо известно. Между тем идея использования четвероногих в качестве носителей подрывных зарядов впервые была предложена тогда же.

12 февраля 1916 года на рассмотрение технического комитета поступил «Проэкт борьбы с неприятелем при помощи собак, дрессированных для переноски в район неприятеля адских машин». Его автор В.П. Приклонский предлагал завести в действующей армии «полки собак» и, снаряжая их взрывными устройствами, разрушать немецкие и австрийские проволочные заграждения, блиндажи и окопы. Особо подчеркивалось ужасающее воздействие, которое оказали бы на противника стаи собак, несущихся на его позиции. Приклонский писал: «Под натиском большого количества дрессированных собак дрогнет любое войско, что облегчит прорыв фронта неприятеля. Потребное для этой цели количество собак... десять тысяч штук. Для дрессировки и для ухода за ними потребуется до ста руководителей. Срок дрессировки собаки для данной цели... около двух месяцев. Наиболее подходящей породой собак для означенной цели были бы русские овчарки и сибирские лайки». Однако путевку в жизнь в годы Первой мировой войны эта идея так и не получила.

ряд абсурдных по меркам 1910-х годов идей в их последующей итерации оборачивался технологическим прорывом

А на исходе 1916 года в ГВТУ поступило прошение, подписанное мещанином из Омска Федором Николаевичем Щербаковым. В нем описывалось следующее изобретение просителя: голубь, зафиксированный в футляре квадратной формы с хвостовым рулем, вынужденный «принудительным образом лететь по прямому направлению и этим получить от них пользу на передовых позициях». Наряду с этим Щербаков проводил испытания летательного аппарата, «который приводитца в действие завадной пружынай, так что, в сказаный апарад кладется снаряд, заводится пружына, и направив его в сторону неприятеля аппарад отпровляется, иопределив разстояние до неприятеля, автоматически открывается так называемоя „заподня“ через которую над неприятелям падают снаряды». Проще говоря, им разрабатывался один из первых беспилотных бомбардировщиков катапультного запуска, который вдобавок мог оказаться и «живым». В ином случае он должен был самоуничтожаться, отработав по цели, — таким образом исключался риск его приземления на собственной территории. Щербаков честно признавался, что несведущ в технике и просил аванс в размере 100 рублей для самообразования и последующей сборки задуманного аппарата. Участь этого проекта неизвестна, да и вряд ли с началом революционных событий 1917 года и Гражданской войны до него было кому-либо дело что в Петрограде, что в Омске.

Многие из упомянутых выше изобретений, если не большинство из них, так и не были технически разработаны и сводились к банальному прожектерству. Однако опыт последующего столетия с невиданными темпами прогресса в науке и технике свидетельствует: ряд абсурдных по меркам 1910-х годов идей в их последующей итерации оборачивался технологическим прорывом. Роджер Бэкон в далеком XIII столетии писал: «Можно построить приспособления для плавания без гребцов так, чтобы самые большие корабли приводились в движение силой одного человека... Можно сделать повозки без всякой запряжки, могущие катиться с невообразимой быстротой; летательные машины... На невероятном расстоянии можно будет читать малейшие буквы и различать мельчайшие вещи, рассматривать звезды; где пожелаем, скрытое станет видимым». Среди современников Бэкон слыл опасным еретиком, а ведь он действительно мог видеть сквозь время.

Упомянутые в этой статье изобретения — лишь несколько наименований в перечне проектов. Счет их идет на тысячи и сделал бы честь самому искушенному писателю-фантасту. Идеи, опередившие время, ждут своих исследователей.



2
ТЕКСТ: МАКСИМ КАНТОР
Историк Эрик Хобсбаум отмерил
двадцатому веку время с начала Первой мировой войны до падения Берлинской стены: 1914-1989. Весь этот век был отдан им войне, значение которой состояло в том, чтобы имперскую форму правления мира сменила демократическая. В конце восьмидесятых многим казалось, что победа, наконец-то, состоялась. На руинах Берлинской стены люди обнимались и говорили, что начался новый век. Но и эта система управления миром, увы, оказалась недолговечной.


очему началась Вторая мировая война, знают все, и, хотя акценты расставляют по-разному, причины много раз описаны. Противоречие доктрин нацизма, коммунизма и демократии западного образца привели к мировой войне. Коммунисты требовали гегемонии пролетариата, представители выдуманной арийской расы претендовали на мировое господство, а демократии настаивали на главенстве рынка. И как сочетать три противоречащие друг другу посылки? Войну ждали все; пытались отсрочить начало бойни, но в том, что война неизбежна, не сомневался никто.

Иное дело — Первая мировая. Той войны не хотели. Существует несколько попыток описать ее причины, но нет единого ответа — зачем война? Фельдмаршал Мольтке заявил: «Чем скорее начнется эта война, тем лучше!» — а мир и его монархи все еще не понимали, о какой войне речь?

Ее иногда называют войной кузенов, но сами кузены воевать вовсе не хотели: ни Вильгельм, ни Николай, ни Георг не мечтали о смертоубийстве. Война наступала на них как неотвратимая реальность, с которой здравый смысл совладать не может. И зачем она, эта война? Социальный строй был везде однороден, культура ар-нуво плавно перетекала из страны в страну, а фраза Жореса «Капитализм несет в себе войну, подобен туче, скрывающей грозу» казалась внеисторическим заклинанием: именно капитализм всегда находит разумные компромиссы — выгода важнее гонора, всегда можно договориться.

Распространенная ошибка обывательского взгляда на дипломатию состоит в том, что люди (в том числе короли) думают, что дипломатия призвана разрешать вопросы. На деле все наоборот: дипломатия существует, чтобы максимально запутать простые вопросы. Если бы свести конфликт к вопросу «мир или война», то и дипломатия не нужна. Дипломату требуется так рассредоточить фигуры на доске, чтобы лишить противника маневра — это искусство не имеет ничего общего с мирными целями.

В начале ХХ века было создано столько противоречащих друг другу союзов, заключено такое количество взаимоисключающих договоренностей, что любое движение вызывало реактивный эффект, а несчастные кузены смотрели, как их карточный домик империй с румяным ар-нуво и свежеразогретым капитализмом, Суэцким каналом и Осенними салонами рушится в прах.

Воля откуда-то взявшихся народов, вопросы национальных меньшинств, неприятный набор мелких фактов, которые хочется отложить в сторону, — но если нет общей идеи, связывающей империю, то отложить не получается. Земли собрать — это полдела, а чем их скрепить, эти земли? Новая идея была — ее призрак ходил по миру давно, не обязательно связывать его именно с коммунизмом; если удобнее, можно считать, что это тот самый гегелевский Абсолютный дух, который однажды спрятался, а потом уже являлся в периоды смут и отчаяния. Эта новая идея не вмещалась в империи; меха ветхие — а вино молодое. Меха порвались — в три приема, рваться им не хотелось.

Если разбирать войну по значимым стадиям, то она дробится даже не на две, а на двадцать две

В течение ХХ века был осуществлен переход от монархий к демократическому способу управления народами. Кузены 1914 года еще не понимали всей ответственности неожиданной для них миссии; армии передвигал за них сам дух истории. От кузенов требовалось покончить с собой — и они вышли на поле битвы с самоубийственной миссией; в отношении некоторых из монархов это сбылось буквально.

Унтер-офицеры запаса выходили в 1939 году на те же поля и в тех же сапогах, какие донашивали с 1918 года, просто стали старше. Представление о мировой войне ХХ века как о едином процессе, разделенном на Первую мировую и Вторую мировую, сегодня привычно. Пятьдесят лет назад историк Эрнст Нольте ввел термин «европейская гражданская война», поместив события 1914-1945 годов рядом с классическими протяженными конфликтами Европы — рядом с Тридцатилетней войной, например. Долгая война, но так бывает в истории Европы.

Вот и Тридцатилетняя война XVII века тоже распадалась на несколько стадий, бывали перемирия, государи меняли союзников, можно вычленить религиозный, национальный и социальный аспекты — у каждого сегмента войны свои временные границы; но тем не менее события происходят в рамках одной концепции: Европа переходит от идеи Священной Римской империи к национальным государствам. Интересы Ришелье, Валенштейна, Габсбургов или Вильгельма Оранского никак не сочетались; восстание гезов против Испании и борьба гугенотов Ла Рошели с католической Францией путают все карты — и те и другие были единоверцами, но выступали (так уж вышло) в разных лагерях; по Европе гуляли вольные отряды ландскнехтов, у которых никаких идей и вовсе не было; и тем не менее спустя триста лет мы считаем эту войну единым процессом, а ее итог — Вестфальский мир — он важнее всех локальных намерений. Уничтожили всеохватную империю Габсбургов, в Мюнстере 1648 года заключили мир, который раздробил большую историю на много историй маленьких.

Так и с долгой войной ХХ века. Если разбирать войну по значимым стадиям, то она дробится даже не на две, а на двадцать две: между планом Шлиффена и стратегией Гальдера, между рейдами Тухачевского и движением армий Рокоссовского — мало общего. Но все происходит в рамках единой концепции — перехода стран к демократической системе управления.

Войну начинали кузены — закончили ее народы. Тот же маршал Мольтке, помянутый выше, уже во время боевых действий заметил, что эту войну уже не остановить — она стала народной. То есть, как сказали бы сегодня, демократической. В 1914 году людей посылал на убой монарх, даже против своей воли, но и ответственность брал именно он. В 1939-м народы решали сами, что они хотят умирать и убивать. У них были заводилы, делегированные ими самими, лидеры партий, президенты и генсеки — но это не противоречит тому факту, что люди сами выражали желание убивать себе подобных, их действительно неодолимо влекло на войну, они были хозяевами своей судьбы (им так казалось).

Демократию всякий в мире понимал по-своему, социалистическая демократия не походила на демократию западноевропейских стран, единого представления о ее сути нет и не было — но бойня за торжество демократии была необходима каждому. И республиканцы под Барселоной, и английские солдаты в Тобруке, и американцы на Тихом океане, и сербские партизаны, и советские солдаты — все бились за торжество демократии. Советы — это тоже демократия, просто иная, чем та, что существует в Британии.

В сущности, Первая мировая война оказалась эхом революций 1848 года. В тот год, когда Маркс написал «Манифест», были сформулированы требования к переустройству всей системы управления западным миром. Революции прокатились по всей Европе — но были подавлены. Однако идея не умирала, идеи вообще бессмертны, она требовала ответа, она никуда не делась. Что такое срок в шестьдесят лет? Мы сегодня видим, что этот срок ничтожен не только в масштабе истории, но в масштабе одной жизни — наши отцы воевали с фашизмом, и, возможно, их победа не была окончательной, а прошло семьдесят лет.

Массовое самоубийство монархий формально означало торжество революционных демократических идей — в Первой мировой войне (так сначала почудилось) победили молодые демократии. По Европе возникали молодые республики вплоть до Баварской социалистической. Однако демократиям пришлось пройти еще один этап выживания в соревновании с ретроимпериями, с Третьим рейхом и сталинским Советским Союзом. Возникли эти ретроимперии сугубо демократическим путем, а если вели себя как империи, то демократическую риторику соблюдали. Ретроимперии вступили в непримиримый бой и погибли. Их смерть означала еще раз очередное торжество демократий.

В 1989 году показалось, что исторический процесс, начатый в 1914-м, завершен. Великая мировая война, чье значение состояло в том, чтобы имперскую форму управления сменить демократической формой управления, закончилась. Победа, наконец, состоялась. Люди обнимались на руинах Берлинской стены и говорили, что начался новый век.

Но сегодня, в новом веке, всеобщая победа уже не столь очевидна. Изменилась сама демократия, во многих странах она мутировала в олигархию, а олигархия, как это известно со времен гибели античной демократии, легко переходит в тиранию. Вопрос, стоящий сегодня перед миром, все тот же, просто всякий раз (после Вестфальского договора, отменившего права Священной Римской империи, после Версальского договора, после Потсдамского договора) его формулируют все более резко: жизнеспособна ли демократия сама по себе, может ли быть так, чтобы демократический строй не перетек в империю? И если демократия не выживет, какова будет империя, пришедшая ей на смену?



3
ТЕКСТ: ВИКТОРИЯ ТОКАРЕВА
Сегодня, когда любой военный
конфликт освещается СМИ уже фактически в он-лайн режиме, нас трудно удивить, смутить или устрашить картинами идущих в атаку солдат, разрывами артиллерийских снарядов и видом жертв. За сто лет военных хроник мы потеряли чувствительность к первозданному ужасу оживших картин. И вот как это начиналось.


Сквозь бутылочное горлышко цензуры

началом войны стало очевидно, что страна нуждается в военной хронике, с одной стороны, и в патриотическом постановочном кинематографе — с другой. Именно на этом этапе прогрессивная идея столкнулась с неповоротливой машиной российской бюрократии. Дело в том, что фотографии и тем более фильмы перед публикацией или показом должны были пройти сквозь бутылочное горлышко военной цензуры.

Вплоть до осени 1915 года категорически запрещалось показывать сражения, русскую военную технику, наших убитых, прифронтовые города и многое другое. Таким образом, съемка военной хроники как таковой теряла всякий смысл. Не стоит забывать и то, что кинокамеры в 1914 году были отнюдь не компактными, а пленка — крайне восприимчивой к погодным условиям. Да и операторов у военно-кинематографического отдела было немного — всего-то восемь человек, так что возможности были довольно ограниченны.

Проблема нехватки кадров была решена довольно просто. В 1915-1916 годах военно-кинематографический отдел заключил договоры с крупнейшими производителями кино в России, и те под маркой Скобелевского комитета стали снимать как крупные документальные полотна, такие как «Штурм и взятие Эрзерума» (три части, 55 копий — неслыханный для того времени тираж), так и ширпотреб в виде короткометражных комедий на военную тему. Сам же отдел своими силами делал военную хронику.

Эффект присутствия

И вот здесь мы, пожалуй, отвлечемся от исторических штудий и немного поговорим о содержательной стороне. Как выше было сказано, цензура не пропускала съемки с мест боев. Если в печатных изданиях решали эту проблему просто — заменяя фотографии рисунками, то с хроникой подобное проделать было невозможно. А показывать то, что разрешено, — неинтересно публике. Идти в синематограф, чтобы посмотреть на прибытие эшелона с ранеными, когда этот эшелон ты и так каждый день можешь видеть? Нет, публика хотела видеть ожившую войну — не картинки из «Нивы», а настоящий бой. Именно поэтому в ход пошли довоенные запасы фильмов, ножницы и клей.

Использовались иностранная и российская хроника, съемки с маневров, фрагменты из художественных фильмов и постановочные сцены. Расчет был прост: при колоссальном количестве выходивших тогда фильмов вероятность узнавания и, таким образом, выявления подделки была исчезающе мала. Разумеется, специалисты могли по форме солдат понять, что за героическую бельгийскую армию им выдают французов, а за австрийцев — вообще сербов. Но это, во-первых, было исключением из правил, во-вторых, картинка была в данном случае второстепенна.

Зритель видел человечков с ружьями — стреляющих, падающих, сражающихся — и понимал по тексту в модерновой рамке, что это «доблестныя войска генералъ-адъютанта Брусилова», и воспринимал их именно так, причем значения не имело, что на самом деле в кадре итальянские солдаты на маневрах пятилетней давности. Текст перестал дополнять образ, как это было в кинематографе мирного времени, — он стал этот образ формировать. К сожалению, современные исследователи кинематографического наследия Скобелевского комитета погружаются в «заклепки» — из каких ранних лент был собран тот или иной эпизод хроники, были ли оригинальные съемки и прочее в том же духе, — а вот идеологическая составляющая совершенно упускается из виду.

Вместе с тем русский военный кинематограф при минимальных ресурсах давал необходимый государству в условиях затяжной войны результат. Тиражируемый патриотизм, образы героев — пусть и самые общие в случае солдат, но зато предельно точные в случае командующих, образ злобного и коварного (австро-венгры и немцы) или туповатого и недалекого (турки) врага — все это оказывало мобилизующее воздействие на зрителей. Не следует забывать, что зрителями этих фильмов были не только горожане. В воинские части, отведенные в тыл после боев, постоянно приезжали полевые кинотеатры, и простой солдат мог видеть воплощение своего героизма на большом экране. Надо понимать, что для обычного Ваньки-взводного мутная фигурка на экране была им самим и он знал, что его, именно его, а не кого-то еще сможет увидеть родня. Героя, бойца, «в настоящей фильме».

Жесткая дегуманизация противника

Еще один эпизод из истории русского военного кинематографа, безусловно, требует особого упоминания. Это изготовленный по заказу все того же Скобелевского комитета в 1915 году анимационный фильм «Лилия Бельгии». Основоположником русской мультипликации Владиславом Старевичем была снята кукольная картина, и сейчас поражающая воображение. На экране живут и воюют самые разнообразные насекомые, что потрясло современников, долгое время считавших, что Старевич их выдрессировал особым образом. Примечательно, что немцы в фильме показаны в виде неприятных жуков (как мы видим, история, в том числе и история пропаганды, развивается циклично).

В ряде статей, посвященных работам Старевича, делается акцент на притчевость «Лилии Бельгии» и таким образом совершенно упускается из виду идеологическая, пропагандистская составляющая. Показ врага в виде агрессивных насекомых — это чистой воды дегуманизация противника. Немец — это человек, пусть и враг, пусть и плохой. А жук — не человек, его и раздавить не жалко.

«Лилия Бельгии» стала не только первым агитационным мультфильмом, но и первым случаем жесткой дегуманизации противника (заметим, что в годы Второй мировой хоть и выходили агитационные мультфильмы, но противник в них изображался скорее карикатурно).

К сожалению, после революции большая часть архивов военно-кинематографического отдела была утрачена. Часть разлетелась по разным архивам. Мы не знаем, сколько было снято фильмов как самим отделом, так и по его заказу. Исследователи расходятся в оценке и называют цифры от 70 до более 500 лент. Увы, но установить точное их число нам не под силу — если часть картин упоминалась в кинопрессе того времени, то многие короткометражки, не имевшие художественной ценности и не пользовавшиеся популярностью у публики, были смыты и не оставили о себе воспоминаний. Однако работа отдела в годы войны наглядно показала необходимость кинопропаганды, и эти наработки были пущены в ход уже во время Гражданской войны. На базе отдела возникла киностудия, получившая в 1934 году имя «Ленфильм».



4
ТЕКСТ: Тимофей Шевяков
В годы Первой мировой войны
в одном из самых знаменитых пригородов Петербурга удивительным образом переплелись история, политика, милосердие, культура и мистика. Рерих и Есенин, Гумилев и Распутин, императорская семья и неизвестные герои войны – всех их связала одна маленькая точка на географической карте – Царское Село.


арское Село, известное как загородная резиденция императорской фамилии, в мирное время было также и местом квартирования целого ряда частей русской гвардии: здесь стояли гусары, уланы Желтые кирасиры и три стрелковых полка. Блестящие гвардейцы украшали Царское Село уже в течение столетия, а к началу XX века было принято решение перевести сюда дополнительные воинские части. Связано это с тем, что в Петербурге многочисленным гвардейским частям становилось тесно, да и до Красносельского лагеря, где проходили летние маневры, рукой подать. В 1910-1914 годах здесь развернули масштабное строительство казарм и полковых церквей для четырех новых гвардейских частей: Собственного Его Величества Конвоя, Сводно-пехотного, Собственного Его Величества Железнодорожного и Лейб-гвардии 3-го стрелкового полков. Однако завершить эти проекты помешал август 1914-го – русская гвардия ушла на свою последнюю войну.

А ведь планы были грандиозными. Казармы, мемориальные, технические и церковные постройки должны были образовать единый комплекс в так называемом Псковско-Новгородском, а если точнее, то в псевдорусском стиле. Весь этот сказочный город придумали во многом под влиянием художника Ивана Билибина, большого поклонника русской старины. В проектировании и строительстве участвовал ряд архитекторов, совершенно различавшихся между собой опытом и известностью: Владимир Покровский (автор русского храма-памятника в Лейпциге) строил Федоровский собор, городок 3-го стрелкового полка и Царский павильон железной дороги, Степан Кричинский проектировал Федоровский городок (кстати, петербургская мечеть с синим куполом тоже его работа), Владимир Максимов – казармы Конвоя и Железнодорожного полка, Семен Сидорчук – Ратную палату.

В полном объеме этот грандиозный замысел, дополнявшийся различными проектами вплоть до 1916 года, так и не был реализован. После революции и Гражданской войны вся эта красота, располагавшаяся, по сути дела, на задворках барочных дворцов, оказалась позабыта, а в Великую Отечественную еще и изрядно покалечена, потому что находилась на линии фронта. Лишь недавно, с 2000-х годов, началось восстановление сохранившегося архитектурного наследия – и в том числе Ратной палаты, о которой стоит сказать особо.

Идея создания музея истории русской армии появилась еще в начале XX века. Открыть его предполагалось в 1909 году, к юбилею Полтавской битвы. Был даже проведен конкурс проектов здания музея, но внезапно встал вопрос комплектации фондов – и про музей позабыли. В 1911 году к этой теме вернулись – впереди маячила череда юбилеев: 100-летие Отечественной войны, 300-летие Дома Романовых, 200-летие Гангутской баталии. Создали Комиссию по описанию боевых трофеев русского воинства и старых знамен, в чью задачу входила полная каталогизация предметов русского военного наследия. В том же году свою «военную» коллекцию Николаю II подарила Елена Андреевна Третьякова, вдова брата основателя Третьяковской галереи в Москве. Она же пожертвовала основную сумму на строительство Ратной палаты в Царском Селе. С началом войны было принято решение о размещении в палате «музея текущей войны», для чего из армии запросили трофеи, образцы вооружения, фотографии особо отличившихся и описания подвигов русских солдат.

Стоит сказать, что идея размещения музея войны в загородной императорской резиденции выглядит не особо удачно

Летом 1915 года выставка «Наши трофеи» открылась в Конногвардейском манеже в Петрограде. Следует заметить, что помимо трофеев там были представлены образцы обмундирования и вооружения наших союзников, а также портреты Георгиевских кавалеров. Выставка пользовалась колоссальным успехом, ежедневно ее посещали несколько тысяч человек. После закрытия в декабре того же года выставку практически в полном объеме перевезли в достроенную Ратную палату, где она и открылась вновь – уже как музей. К сожалению, после революции и упразднения музея в 1918 году его экспонаты оказались утрачены и все, что о них напоминает, – это красочный каталог «Война и наши трофеи», изданный по итогам выставки в Петрограде.

Стоит сказать, что идея размещения музея войны в загородной императорской резиденции выглядит не особо удачно – добираться туда и сейчас-то не близко, а в то время – так и вообще довольно тяжело. Кроме того, не следует забывать, что в Царском Селе тогда располагалась Ставка Верховного главнокомандующего с сопутствующим особым режимом пребывания и прочими прелестями военного быта. Здесь же разместились и многочисленные лазареты, организованные членами императорской фамилии.

Сложно сейчас представить, но на территории императорских дворцов и гвардейских казарм располагалось около 60 лазаретов, объединенных вместе с лазаретами Петергофа, Павловска, Ораниенбаума и Гатчины в один эвакуационный пункт, находившийся под попечительством императрицы Александры Феодоровны. Императрица собиралась преобразовать освященную в ноябре 1914 года пещерную Константино-Еленинскую церковь в храм-памятник, чтобы на его стенах разместить мраморные доски с именами всех Георгиевских кавалеров, прошедших через Царскосельские лазареты, и всех воинов, скончавшихся в лазаретах от ран. Увы, но этот проект так и остался лишь на бумаге. В нынешнем реанимационном отделении 38-й Городской больницы имени Н.А. Семашко, располагающемся в прежнем храме, ничто не напоминает о Первой мировой войне.

С Царскосельскими лазаретами связаны биографии многих известных людей. В частности, в лазарете Екатерининского дворца в мае-июне 1916 года находился на излечении прапорщик 5-го гусарского Александрийского полка Николай Гумилев, а совсем рядом, в Федоровском городке, в то же самое время проходил службу санитар Сергей Есенин. Официально поэт был приписан к военно-санитарному поезду №143 Ея Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны. «Царскосельский» поезд предназначался для доставки раненых с фронта и последующей переправки их в Крым для реабилитации. Поезд этот (фактически два состава общей численностью в 21 вагон), сформированный из вагонов первого класса, предназначавшихся для обслуживания императорской фамилии, отличался высочайшим комфортом и был укомплектован новейшим медицинским оборудованием.

Для погребения солдат и офицеров, скончавшихся в лазаретах, был выделен участок на южной оконечности Царского села, примыкавший к Казанскому кладбищу и получивший название Царскосельского Братского кладбища. Здесь, по оценкам исследователей, нашли успокоение более 1000 солдат и офицеров русской армии. К сожалению, после революции большая часть документации оказалась утрачена и точное число захоронений, равно как и имена погребенных (за исключением 71 человека, установленных по публикациям в прессе), неизвестны. После Великой Отечественной войны кладбище было заброшено. К началу 1990-х годов на его месте располагались стихийные огороды царскоселов. Лишь в начале 2000-х стараниями местных историков на месте Братского кладбища установили сначала деревянный крест, а в 2008 – памятную стелу.

Еще одно известное захоронение, связанное с Царскосельскими лазаретами Первой мировой, – это могила Григория Распутина на месте строительства Серафимовского убежища-лазарета №79. Просуществовавшая лишь несколько месяцев, она до сих пор остается загадкой для исследователей – ведь, как это ни удивительно, но точное место, где предполагалось построить часовню Серафима Саровского, неизвестно до сих пор. Единственное, в чем согласны историки, – нынешнее место расположения памятного креста, якобы на месте могилы Распутина, совершенно ошибочное и находится метрах в 300-400 от реального места погребения. Уместно вспомнить и еще пару идей увековечения памяти Первой мировой войны в Царском Селе. Императору поступило предложение начать строительство памятных курганов с мемориальными досками, на которых следовало перечислить имена всех героев войны. Курганы должны были стать также и местом захоронения всех погибших в годы войны. Идея принадлежала художнику и философу Николаю Рериху, в годы войны часто бывавшему в Федоровском городке: «Славный подвиг должен запечатлеться местом особым, местом высоким. Великая смена жизни должна быть отмечена курганами Великой войны. Около Петрограда, около Царского Села есть холмы. И на них запечатлеется память героев. И придут люди к курганам. И прочтут на валунах священные слова. И обновятся духом».

Проект одного из курганов – «Дивинца» – Николай II утвердил в конце 1916 года. Под него выделили место севернее Кузьминского шоссе, в открытом поле. А неподалеку, у моста через речку Кузьминку, планировалось сооружение Триумфальной арки (Белых ворот) в память о победе России, которая казалась близкой и возможной. Этот проект, разработанный автором Ратной палаты архитектором Владимиром Максимовым и утвержденный в январе 1917 года, так и не реализовали. Удивительное совпадение, но именно там, где должны были стоять Триумфальные Белые ворота, в Великую Отечественную проходила линия фронта – и немцам так и не удалось преодолеть эту незримую границу.



5
ТЕКСТ: Дмитрий орлов
Мировая история всегда помнит
имена победителей и обычно не забывает проигравших. Однако в истории войн очень редко остаются имена тех, кто хотел и имел возможность их предотвратить. Не стала исключением и Первая мировая война. Мы хотим, хотя бы частично, исправить эту несправедливость, рассказав о тех, кто в силу своего тогдашнего положения и возможностей мог, но не сумел остановить ту войну, которую мы знаем как Первую мировую, а наши предки, которые в ней участвовали, — как Великую.


Кронпринц против кайзера

б обстоятельствах смерти австрийского кронпринца Рудольфа Габсбурга историки спорят до сих пор. Что известно о тех событиях точно? Только то, что утром 30 января 1889 года в одной из спален в местечке Майерлинг недалеко от Вены было найдено два трупа — сына императора Австро-Венгрии Франца Иосифа I Рудольфа и его любовницы Марии Вечера. Все остальное, как пишут в авантюрных романах, покрыто мраком неизвестности. До сих пор гибель Рудольфа и его возлюбленной проходит по «бытовой категории». О политической и общественной деятельности кронпринца упоминается как бы между делом.

А между тем об этом стоит поговорить детальнее...
Известно, что у Рудольфа был особый пунктик: он ненавидел Германию — в отличие от своего отца, который как раз в то время вел политику активного сближения с Берлином. Наследник австрийского престола имел весьма тесные отношения с австрийскими либералами и даже анонимно публиковал в венских изданиях статьи, где критиковал политику отца вообще, и ее «прогерманский» вектор в частности. Таким образом, действия Рудольфа все чаще стали напоминать конкретную программу, суть которой — ни в какие союзы с Берлином не вступать, продвигаться на Балканы, а то и дальше.

Сохранились воспоминания одного очевидца, который писал, что, будучи с женой — принцессой Стефанией — в Стамбуле, Рудольф произнес странную фразу: «Здесь будет наша империя». После смерти кронпринца и вовсе стали говорить, будто он намеревался свергнуть отца с престола (к тому времени Франц Иосиф правил Австро-Венгрией уже 40 лет). Известно и то, что Рудольф несколько раз показывал отцу профессионально составленные концепции национальной обороны, где об австро-германском союзе не было ни слова. Так было вплоть до самой гибели кронпринца...

У историков много вопросов и касательно причин смерти Рудольфа. Если кронпринц решил покончить с собой, то почему позвал гостей на охоту, назначенную на 31 января? Почему распорядился разбудить его утром и подать завтрак? Кто и зачем вырвал из придворной книги рецептов страницы, касающиеся кронпринца, и вклеил на их место совсем другие? Что за чужие люди несколько раз были замечены в окрестностях Майерлинга накануне гибели Рудольфа? Не означает ли это, что кронпринца все же ликвидировала германская разведка как мешавшего планам Вильгельма II? Ведь его смерть была исключительно выгодна именно германской «партии войны».

Как бы то ни было, первая жертва будущей мировой войны появилась за 25 лет до ее начала. Стань Рудольф императором, кто знает, по какому пути пошла бы европейская история. Во всяком случае австро-германский альянс мог и не состояться.

У ряда современных исследователей есть все основания полагать, что убийство Столыпина — удачная акция российской «партии войны»

Пули для премьера

Cвою долю ответственности за развязывание Первой мировой войны несет и Россия. В ней тоже была своя «партия войны», которую, по всем признакам, возглавлял тогда великий князь Николай Николаевич. Была в России и своя «партия мира» — правда, более разобщенная, но все же имевшая некоторое влияние на императора Николая II. Если проанализировать слова и поступки тогдашних государственных и прочих деятелей, свою принадлежность к «партии мира» особенно явно демонстрировали четверо. Сергей Витте и Петр Дурново (вспомним его знаменитую «Записку», где он предсказал начало революции в России в случае неудачи в войне) умерли естественной смертью. А вот двое других... Впрочем, обо всем по порядку.

В конце августа — начале сентября 1911 года в Киеве проводились торжества по случаю открытия памятника Александру II. 1 сентября в Киевском оперном театре в присутствии императора Николая II в начале второго акта оперы Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане» был смертельно ранен двумя выстрелами премьер-министр Российской империи Петр Столыпин. Стрелял агент Охранного отделения Дмитрий Богров. Это единственное, что в этой истории известно совершенно точно.

Следствие по факту убийства изначально выглядело не установлением истины, а заметанием следов, чему есть надежный свидетель — товарищ министра внутренних дел, начальник департамента полиции и командир отдельного корпуса жандармов генерал Павел Курлов. Тот самый, который в те дни в Киеве осуществлял общее руководство охраной высоких гостей, прибывших на торжества. Позднее именно его обвинят в том, что, дескать, он способствовал убийству Столыпина. Причем, как пишут историки, Курлову предъявили два взаимоисключающих обвинения — в «бездействии» и «превышении полномочий». Правда, когда сам Курлов задал вопрос сенатской комиссии, в каком случае конкретно он «бездействовал», а где — «превысил полномочия», внятного ответа ему дать так никто и не смог. Да и само поведение генерала в этой истории никак не способствует версии о «бездействии».

Тому есть, как минимум, два доказательства. Первое: Курлов настаивал на том, чтобы Столыпина охранял профессионал — жандармский ротмистр Константин Дексбах. Однако от него отказался сам Столыпин. Вместо жандарма премьера охранял армейский штабс-капитан Есаулов, который в момент покушения прогуливался в театральном фойе. Второе доказательство — уже после покушения на Столыпина, только Курлов требовал, чтобы в отношении Богрова было проведено самое тщательное расследование. Однако Богрова казнили через неделю после смерти Столыпина — настолько быстро, что хочется спросить: куда так спешили?

У ряда современных исследователей есть все основания полагать, что убийство Столыпина — удачная акция российской «партии войны» по устранению опасного препятствия на пути к войне с Германией и Австро-Венгрией. И здесь есть смысл вернуться на два года назад.

Итак, на дворе 1909 год. В Европе бушует Боснийский кризис, вызванный тем, что в октябре 1908 года Австро-Венгрия аннексировала Боснию и Герцеговину. Строго говоря, эта область и так принадлежала Вене — согласно статье 25 Берлинского трактата 1878 года. Однако, когда она решила официально вступить в права владения Боснией и Герцеговиной, это не понравилось Сербии — там объявили мобилизацию. Сербия обратилась за помощью к России, в которой к тому времени началась широкая кампания, суть которой выражает одна фраза: «Освободим боснийцев от австрийского гнета!». Самих боснийцев, конечно, никто не спросил. Германия объявила, что поддержит Австро-Венгрию. По свидетельству историков, в Берлине заявляли, что наступил «самый лучший момент, чтобы рассчитаться с русскими».

До сих пор неизвестно, кто именно уговорил Николая II объявить мобилизацию трех военных округов на границе с Австро-Венгрией. И тут ситуацию спас Столыпин. Он сумел убедить царя, что война неизбежно уничтожит и династию Романовых, и империю вообще. В конце концов мобилизацию военных округов отменили, хотя «Боснийский кризис» в истории российской дипломатии остался как «дипломатическая Цусима».
Могут возразить: за подобное не убивают. Пусть так, но если анализировать долгосрочные планы Столыпина, можно обнаружить вполне правдоподобный мотив для убийства.

В чем состояла суть этих планов? Во-первых, никакой войны еще два-три десятилетия. Во-вторых, для того чтобы исключить возможность любой войны, необходимо создать нечто вроде международного парламента. В-третьих, России необходимо развивать экономику, торговлю и промышленность. Армия и вооружение — только для достижения паритета между великими державами.
С точки зрения «партии войны», за такие планы, пожалуй, можно и убить.

Он умрет на ступенях трона…

После гибели Рудольфа, наследником австрийского престола стал его дядя — эрцгерцог Франц Фердинанд. Он был сыном младшего брата императора Франца Иосифа I… и полной противоположностью как дяди, так племянника. Племянника — потому что был не прожектером, а практиком, имеющим, опять же не в пример Рудольфу, команду единомышленников. Дяди — потому что не считал союз с Германией спасением для Австрии. Современники записали для истории его слова: «Я никогда не поведу войну против России. Я пожертвую всем, чтобы этого избежать, потому что война между Австрией и Россией закончилась бы или свержением Романовых, или свержением Габсбургов, а то и свержением обеих династий... Война с Россией означала бы наш конец. Если мы предпримем что-нибудь против Сербии, Россия встанет на ее сторону и тогда мы должны будем воевать с русскими».

Франц Фердинанд на всех уровнях отстаивал идею триединой монархии — Австро-Венгро-Славии. Он полагал, что в пользу славян необходимо ограничить права венгров. История сохранила слова премьер-министра империи — венгра Иштвана Тисы: «Если престолонаследник, став императором, выступит против Венгрии, я подниму против него национальную революцию». Еще в 1912 году во французской прессе появилось пророчество о Фердинанде: «Он умрет на ступенях трона».

Механизм триединства империи секретом тогда ни для кого не был: сначала появляется Хорватское королевство, ему передаются все славянские земли, что находятся в составе империи, после чего новое образование получает те же права, что и у Австрии с Венгрией. И вот здесь планы эрцгерцога радикально расходились с планами сербских радикалов. Те как раз хотели создать свою «Великую Сербию» на тех же землях, которые Франц Фердинанд хотел объединить мирным путем под австрийской короной.

На 28 июня 1914 года — время маневров австрийской армии — был назначен визит кронпринца в столицу присоединенной шесть лет назад Боснии Сараево. Закончится он бомбой террориста Неделько Габриновича и выстрелами Гаврилы Принципа...

Кому была выгодна смерть Франца Фердинанда? При ближайшем рассмотрении — очень многим

Кому была выгодна смерть Франца Фердинанда? При ближайшем рассмотрении — очень многим. Всем, кто хотел большой войны в Германии, Франции, Австрии, Сербии и России. Мешал эрцгерцог также венгерским и чешским националистам. Кстати, в день сараевского убийства редактор итальянской левой газеты «Аванти» Бенито Муссолини сказал своему коллеге: «Ситуация ясна. Центральные державы, атакуя Сербию, нападают таким образом на Англию и Францию. Всеобщий конфликт неизбежен». На эти слова стоит обратить внимание. По сути, будущий дуче очень точно выделил роль России в этой войне: по замыслу Англии и Франции — вспомогательную. Хотя именно российский солдат вынес на себе тяготы войны, спасая поочередно то Францию, то Англию.

Ну а что касается темы «российского следа», то историки сообщают о том, что за месяц до убийства Франца Фердинанда из российского Генштаба в сербский пришло странное во всех смыслах письмо. В нем сообщалось, что кайзер Вильгельм и эрцгерцог Франц Фердинанд якобы договорились напасть на Сербию под прикрытием вышеупомянутых маневров. Судя по всему, в российском Генштабе давно обосновались представители «партии войны», которые вели свои собственные игры. Кроме того, историки давненько приглядываются к послу России в Сербии Николаю Гартвигу, поверенному в делах российской миссии Василию Штрандтману и военному агенту (атташе, по-нашему) Виктору Артамонову. Но имели ли они на самом деле какое-то отношение к сараевскому убийству, мы уже никогда не узнаем.

Возжигатель лампад

Хорошо известно имя еще одного человека, помешавшего царю втянуть Россию в Боснийский кризис. Это Григорий Распутин. По официальной должности при дворе — возжигатель царских лампад. Кто-то считал его святым, кто-то — негодяем, но все же думается, он не был ни тем ни другим.
Сохранились воспоминания иеромонаха Илиодора, в которых Распутин говорил ему по поводу Боснийского кризиса: «Вот, брат, при дворе-то было охотников много воевать с Австрией из-за каких-то там земель. Но я, дружок, отговорил Папу, потому не время, нужно дома все в порядок приводить».
В 1912 году Россия едва не ввязалась еще в одну войну. На сей раз Первую Балканскую: Болгария, Греция, Сербия и Черногория выступили против Турции. Великий князь Николай Николаевич уговорил царя провести частичную мобилизацию. И было понятно: ввяжись Россия, на нее тут же набросятся Германия и Австро-Венгрия.

Столыпина уже не было в живых. Зато был жив и здоров Распутин, который сумел отговорить Николая II вступить в эту войну. Витте вспоминал: «Пришел Распутин, в пламенной речи, лишенной, конечно, красот присяжных ораторов, но проникнутой глубокой и пламенной искренностью, он доказал все гибельные результаты военного пожара — и стрелки истории передвинулись по другому направлению. Война была предотвращена».

А это — Дурново: «Распутин заявил, что «воевать вообще не стоит, лишать жизни друг друга, отнимать блага жизни, нарушать завет Христа и преждевременно убивать собственную душу. Пусть забирают друг друга немцы и турки это их несчастье и ослепление, а мы любовно и тихо, смотря в самого себя, выше всех станем». На этот раз тоже обошлось. Сам Распутин, по свидетельству современников, говорил: «Германия — страна царская. Россия — тоже... Драться им друг с дружкой — это накликать революцию. Революция значить — царям по шапке. А куды ж тады Григорий?».

Строго говоря, у нас больше известно, что Распутина ударила ножом в родном селе Покровское некая Хиония Гусева. Гораздо менее известно, когда именно это произошло. А произошло это, по некоторым данным, 27 июня 1914 года — за день до убийства в Сараево. Дочь же Распутина Матрена позднее утверждала, что покушение произошло 28 июня — в тот самый день.

В этом покушении тоже полно странностей. Например, Гусева утверждала, что Распутин в свое время соблазнил ее и бросил. По идее, тогда она должна была хорошо знать Распутина в лицо. Но при обыске у Гусевой нашли журнал «Свет» со статьей о Распутине писателя Амфитеатрова. Таким образом, Распутин оказался выведенным из игры, хотя в тот раз и остался в живых. Будучи прикованным к больничной койке, остановить войну на сей раз он не сумел. Убили же его два с половиной года спустя. И тоже при весьма загадочных обстоятельствах...

Смерть на обед

18 февраля 1913 года президентом Франции стал Раймон Пуанкаре, который пришел на этот пост, уже имея прозвище Пуанкаре-война. Один из виновников Боснийского кризиса — бывший министр иностранных дел России Александр Извольский был тогда послом во Франции. Пуанкаре при личной встрече сказал ему очень интересные слова: «Для французского правительства весьма важно иметь возможность заранее подготовить французское общественное мнение к участию Франции в войне, могущей возникнуть на почве балканских дел».

Дальнейшее тоже известно: на смену послу Франции в России Жоржу Луи Пуанкаре назначил Теофиля Делькассе — одного из создателей Антанты, да еще и с репутацией главного врага Германии. Самого же Пуанкаре Николай II наградил орденом Андрея Первозванного.

Однако у милитаристских планов Пуанкаре в самой Франции имелся серьезный противник — лидер социалистов Жан Жорес. В энциклопедиях о нем написано: «Будучи убежденным пацифистом, сделал основным направлением своей деятельности в 1905-1914 годах борьбу за предотвращение надвигающейся войны в Европе. Призывал правительство достичь взаимопонимания с Германией. В 1911 году принял активное участие в Базельском антивоенном конгрессе. Возглавил кампанию против предложенного президентом Пуанкаре закона о трехлетней военной службе; в ее рамках организовал 25 мая 1913 года грандиозный (150 тысяч человек) митинг в Париже».

И дальше: «В июне 1914 года по его инициативе социалистическая фракция проголосовала против предоставления правительству крупного военного займа. В разгар июльского общеевропейского кризиса, вызванного убийством сербскими националистами австрийского кронпринца Франца Фердинанда, добился на чрезвычайном съезде СФИО (14-15 июля) резолюции о проведении всеобщей стачки в случае войны. Отверг все предложения премьер-министра Вивиани войти в правительство и содействовать единству нации перед лицом германской опасности. 25 июля в речи в Лионе, ставшей его политическим завещанием, призвал к совместному антивоенному выступлению пролетариата всех европейских стран. 28 июля вместе с Гедом потребовал немедленного созыва парламента для обсуждения вопроса о войне».

Понятно, что после таких слов и действий, в условиях всеобщей военной истерии, долго не живут. За день до проведения мобилизации во Франции — 31 июля 1914 года — Жореса застрелил в парижском «Кафе дю Круассан» некий молодой человек по имени Рауль Виллен. Спустя пять лет на суде Виллен заявил, что в момент убийства был студентом Луврской школы изящных искусств. Но позднее журналисты раскопали, что перед этим его выгнали за профессиональную непригодность с должности инженера по сельскому хозяйству и уволили из коллежа «Станислас», где он служил надзирателем, за неспособность держать учеников в повиновении. Виллена тогда — в 1919 году — оправдали. Расстреляли его только через 18 лет на Балеарских островах испанские республиканцы — в самый разгар гражданской войны в Испании.



В августе 1914 никто не предполагал, что война продлится четыре года и навсегда изменит наш мир. Мы вернемся через месяц — с известиями о первых героях и первых потерях
Рамблер Инфографика

Вы используете устаревший браузер. Пожалуйста обновите свой браузер.